Мы находимся в поиске этих персонажей. Безусловно, есть персонажи, которые мне особенно близки. Мы люди так или иначе имеющие отношение к конфликту на Донбассе и конфликту в Сирии. В наше общественное сознание вернулся тип человека, который ведёт себя мужественно и жертвенно. Долгое время, особенно в постсоветское, человек с ружьём, человек военный занимал маргинальные позиции в общественном представлении. Кроме всего прочего, конечно, нельзя снимать часть вины с советских времён. После Великой Отечественной так или иначе Советский Союз участвовал в многочисленных разнообразных конфликтах, но всё это прикрывалось разнообразной мишурой о дружбе народов и интернациональном долге, и, в сущности, мы не знали о том как наши ребята ведут себя в бою, воюют, совершают подвиги в Афганистане, к примеру. Поэтому во все времена, на всех этапах истории России, конечно, человек воюющий, человек, приносящий себя в жертву, он был важнейшим фактором национального самосознания. Сейчас этого нет. Но это, собственно, мои представления. Мой быт это диктует. А на самом деле история куда более широкая с нашим фестивалем, потому как осмысленно он назван не «Герой нашего времени», это сужало бы картину, а «Герой и время». Это может быть любой герой любой эпохи. И двадцатого века, и девятнадцатого, и десятого. И, конечно же, он может быть кем угодно: иконописцем, монахом, отцом, спортсменом.. Это попытка заново выстроить иерархию персонажей современного и прошлого российского социума. У нас, в основном, в героях в последние времена ходили шоу-звёзды, участники программы «Дом-2», московские снобы, ребята с обложек глянцевых журналов. И, конечно же, не может страна такая огромная, такая сложная, как Россия, жить с такими иерархиями, такими персонажами. Иначе непонятно, что делать, какую страну строить и какое будущее предполагать. Поэтому будем заново эту иерархию перестраивать малыми и большими усилиями.

Подвиг, он может быть в привычном значении этого слова — деяние, связанное со сверхусилием и человеческим риском. А может быть жизнь таковая человеческая, дающая удивительные результаты, наполненные тишайшим поведением и выдающимся подвигом. Подвиг стоицизма, подвиг убежденности, подвиг интеллектуальной работы. Я предлагаю максимально широко это слово трактовать.

Наши вот ребята молодые — студенты, которые занимаются разнообразной научной работой, ездят на Запад, выигрывают сложнейшие олимпиады по точным и прочим наукам и при этом связывают свою жизнь с Россией, с Родиной, не перемещаются заграницу на какие-то небывалые контракты. Допустим, они. А с другой стороны, сложилась ситуация удивительная, меня очень радующая: люди, из числа иммиграции, которые уезжали в последние годы, десятилетия, среди них подавляющее большинство — 70-80%, выборы Путина показали, поддерживает Россию и они держат нам фронт на местах. В Чехии, Германии, США, Израиле. Где угодно. Проводят разнообразные акции, пытаясь довести до западного слушателя-читателя, совершенно оглушённого пропагандой, истинную картину вещей. Как в Советском Союзе говорили: везде есть место для подвига.

Вот есть замечательный товарищ — Миша Тарковский — писатель. Который уехал из Москвы, живёт там у себя — в селе Бахта, в Сибири. Строит там церковь и описывает жизнь своего селения, всех персонажей разнообразных. И, по сути, вернул русского человека, русского мужика — охотника, рыболова, труженика — в литературу, которая была населена исключительно менеджерами среднего звена и прочими гламурными персонажами. Тоже своеобразный подвиг. Литературный и человеческий.

Был Жуков, был Гагарин.. Но есть Арсен Павлов (Моторола). В моем понимании человек удивительной фактуры, судьбы. Такой Василий Тёркин новейшего образца. И я не вижу ни одной минуты, что это место глобального героя вакантно. Мужчины-женщины, которые родили по семь-девять детей, кормят их, поят, дают образование, делают из них достойных граждан. Так что вакантных мест нет. Есть только неправильная оптика восприятия всего этого. У нас героями являются эти, а на повестку дня, под свет софитов вытаскивают совершенно других персонажей. Это неразумно, потому что дезориентирует нашу молодёжь. Нужно медиамашину переориентировать.

Вот фильм Бориса Хлебникова, замечательного моего товарища, «Аритмия». Про двух врачей — мужчину и женщину. Вся их жизнь из подвигов просто. Или «Географ глобус пропил» Александра Велединского по книге Алексея Иванова. И там, и там — такие труженики незаметные, даже чем-то обычные. А тем временем, совершающие великий труд. В одном случае («Аритмия») — удивительно работающие за малые деньги врачи, которые рискуют, совершают небывалые деяния и не воспринимают себя в качестве каких-то персонажей героических. Или замечательный учитель («Географ глобус пропил») несчастный, с запутанной личной жизнью, при этом, в сложных обстоятельствах, вдруг ведущий себя как настоящий герой.

Ничего сложного в этом нет. Я понимаю, что такое текст, кино, литература, кадр, монтаж и остальное. Не думаю, что это меня как-то затруднит.

Нет, этого никто не знает. Потому что фестиваль ещё не завтра. Это то, над чем сейчас работают разные люди, в разных концах страны. Они нам пришлют свои работы, их будет много, уверен.

 

Да, в основном, российское. Но, думаю, будут представлены и ближнее, и дальнее зарубежье. Будем максимально расширять границы.

На любых авторов. Концепция «Герой и время». А никаких возрастных ограничений, конечно же, нет.

Я знаю поколение, условно говоря, 45-летних, которое пришло лет десять назад. В лице Бориса Хлебникова, Саши Велединского, Алексея Попогребского. Дальше — Сергей Пускепалис. Звягинцев, конечно, куда без него. Пётр Буслов, Кирилл Серебренников, Алексей Герман-младший. Это поколение определяет состояние кинематографа. Есть у меня к какому-то количеству режиссёров претензии, в том смысле, что они как-то вглядываются в современную жизнь русского человека таким «прокурорским» взглядом. Строгим, насупленным. У них «доколе!», «когда же прекратится это ваше безобразие, холопство, рабство и пьянство». Это пригляд меня иногда раздражает. Вот Василий Макарович Шукшин умудрялся показывать серьёзную, разнообразную, местами страшную жизнь в России, не теряя при этом любви к русскому человеку. Вот этим вещам бы кое-кому из названных не мешало бы поучиться. С другой стороны, есть другой минус — потворство зрителю и не самым лучшим его эстетическим установкам. Условно говоря, если мы снимаем кино о Великой Отечественной войне, мы делаем это по принципу какого-то комикса, где бойцы Советской армии похожи на каких-то «человеков-пауков» и прочих подобных персонажей. Есть некий расчёт на подростка, который дальше компьютерных игр не заходил никуда. Хотя, в целом, средняя температура по кинематографической палате вполне нормальная.

Да, конечно! У нас делаются картины высочайшего уровня. Попогребский и Хлебников делали «Коктебель» и «Простые вещи», и «Как я провёл этим летом». Настоящее кино мирового уровня. И чего добились, как я понимаю, совместными усилиями Никита Михалков, Владимир Мединский, когда российские картины вдруг стали в прокате побеждать голливудские боевики. Ряд патриотических картин на советскую тематику был сделан на очень высоком качественном уровне, уровне неожиданном, потому что мы думали: мы так не умеем. Оказывается, умеем. Не теряя принципов советского кино, делать качественную картинку. Просто в этот рынок (мировой) вписаться невозможно. Туда никто никого не пустит. Не только нас, но и немцев, китайцев, японцев… Нам саму механику кинематографическую придётся менять.

Очень серьёзное количество советского кино сделано, конечно, на уровне совершенно невозможном. Нас долго очень пичкали тем, что кинематограф был подневольный, что ему не давали возможностей, а теперь, когда смотришь, видишь, насколько отпущено дыхание, отпущена жестикуляция режиссёров, насколько они свободны. Насколько они независимы от масскульта. Насколько им все равно: понравится-не понравится зрителю. Они озабочены эстетикой. Люди, которые в те времена не воспринимались ни в коем разе как работающие в одном поле, скажем, Тарковский и Бондарчук. На самом деле, сейчас понятно, что и тот, и другой — мастера. И признанность-не признанность кинематографическим партийным истеблишментом ничего не определяет. «Мне 20 лет» недавно пересматривал, думал: как же это всё замечательно сделано. Как много там воздуха. Соразмерно, конгениально итальянскому неореализму. Кинематограф 50-60 годов — просто удивительный. Вспомните экранизации советской военной прозы. «Батальоны просят огня».

Это, конечно, привлечение, но и то, с чего мы начали разговор: я считаю, что Россия очень серьёзно нуждается в смене ориентиров, создании новых социальных идеологических иерархий, нового представления о герое и о нашем месте. Потому что у нас поломаны представления о том, что такое хорошо, что такое плохо. Нужно их потихоньку, раз за разом восстанавливать. Если говорить серьёзно, то у нас в культуре, в кинематографе очень серьёзные позиции занимают люди такого псевдолиберального толка. Западнических взглядов. Люди, воспринимающие Россию, как «эту страну». Люди, весьма раздражённые тем, как мы воспринимаем настоящую Россию. Это сильно влияет на кинематографическую, театральную школы. Заправляют там люди, для которых, условно, «Крым не наш». Они достаточно токсичны. И они выстраивают свои иерархии. И, конечно, мы пытаемся создать конкурентное поле для молодых ребят, которые приходят в кинематограф, чтобы они понимали, что они будут замечены, будут уважены с их патриотическими взглядами, с их уважением к православию, к институту семьи, к человеку войны. Для меня это лично важно.

Я не думаю, что это поваренная книга, и можно взять, и эти критерии перечислить. Они очевидны. Банальности, которые я произнесу, что это должно быть профессионально сделано, сделано с любовью и уважением к России, её истории, русскому человеку.

Чтобы это было достойно, качественно сделано и без потворства глупому, и низменному в человеке. А человек, делающий искусство, должен о Боге думать, с ним разговаривать, а не с легковерной публикой.